Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения] - Петр Киле

У рельефа с изображением битвы кентавров Лоренцо усаживается и дает знак не мешать ему.

            К о н т е с с и н аО, Микеланджело! Не мне судить,Что сотворил ты, только я не битвуКентавров вижу там, а состязаньеПрекрасных юношей.

        М и к е л а н д ж е л о                                        Пожалуй, так.

             К о н т е с с и н а               (отходя в сторону)Как странно ты поглядываешь? СловноНе узнаешь меня.

         М и к е л а н д ж е л о                                Нет, ты все та же,Какой впервые я увидел здесь.С Лоренцо Медичи ВеликолепнымВступала девушка, одета чудно,Бледна до удивленья, благороднаБез важности и спеси юных дам.Я глаз не смел поднять, а ты смотрелаНа новичка доверчиво, со смехом...

            К о н т е с с и н аЖелая поддержать его, конечно,Как маленькой хозяйке подобает.Детьми мы встретились и повзрослелиПод крышей дома моего отца.Ты юноша, а я уже невеста.

          М и к е л а н д ж е л оУж свадьба слажена?

            К о н т е с с и н а                                       Назначен срок.Имела право я лишь на отсрочку, -Поскольку молода еще, - на год!

   Входит Пьеро Медичи, красивый молодой человек.

                 П ь е р о          (насупившись)Сестра!

              Л о р е н ц о              Что, Пьеро?

                 П ь е р о                                     Ничего.

              Л о р е н ц о                                                     Ах, Пьеро!Быть лаконичным не всегда уместно.

                 П ь е р оСказать мне нечего. Позвал сестру.

              Л о р е н ц оА разве ты не видишь, что онаБеседой занята и с увлеченьем?

                 П ь е р оНе следует ей это делать с ним.

              Л о р е н ц оНапрасно. Микеланджело - твой козырь,А ты его дичишься, полный спеси.Учись быть настоящим, как Медичи,Открытым, мягким, не в тираны метишь,Как нас бичует фра Савонарола.

                 П ь е р о            (вспыхивая)Савонарола! Он святее папы.Его устами сам Господь глаголет.Он сводит всех с ума. В тюрьму б его.

              Л о р е н ц оПоследую я твоему совету,И в самом деле прослыву тираном,И правый вдруг окажется неправым,Неправый - правым, истина потонет,И в мире воцарится снова мрак.

    Входят Пико и Полициано.

П и к о. Это уже не душеспасительные проповеди и молитвы. О, прости меня, Лоренцо!

Л о р е н ц о. Да, это уже очень серьезно. А о чем ты?

П и к о. Не я ли первый услышал Савонаролу и предложил тебе пригласить его во Флоренцию, в монастырь Сан Марко, коего украшением он будет, мне мнилось. И не мы ли сделали его настоятелем монастыря и предоставили кафедру в Соборе, откуда его услышала вся Италия? Да вне Флоренции монах, выступивший против кардиналов и папы, сгинул бы, едва успев открыть рот.

Л о р е н ц о. Да, Пико, чудесными рассуждениями Фомы Аквинского о красоте и свете Савонарола очаровал тебя и нас тоже. С папами Флоренция в вражде, и он запел ту же песню, чтоб его услышали. Но монах есть монах, не развращенный, как весь клир, а хоть самый чистый. "Битва кентавров" - непристойность и кощунство, как вся красота Греции.

П о л и ц и а н о. Рельеф Микеланджело?

М и к е л а н д ж е л о. В монастыре, оказывается, прослышали о моем рельефе. Здесь был мой брат-монах. Они хотят, чтобы я подарил его Господу Богу. Но как я могу это сделать? Оказывается, уничтожив его, вместе с другими непристойными произведениями искусства, собранными уже в монастыре. Будет костер во имя очищения Флоренции.

П и к о. Я сжег свои стихи. Это дело личное. Это была игра, рыцарство в стихах и в жизни. Но будь я великий поэт, как Данте или Петрарка, разве сжег бы свои стихи? Великое всех времен и народов должно свято беречь. Мы не позволим Савонароле запалить Флоренцию. Лоренцо, ты должен принять меры.

М и к е л а н д ж е л о. Простите, ваша светлость, я не все сказал о том, что узнал, со слов брата. Впрочем, с последней проповеди фра Савонаролы это все ясно и так. Речь идет уже не об искусстве. Савонароле было видение. Все Медичи, весь дворец, все бесстыдные, безбожные произведения искусства, какие только есть в этом дворце, - будет уничтожено.

Л о р е н ц о. Что ж, пусть явит свое лицо, как Пацци, и тогда Флоренция, живая, поклоняющаяся красоте во всех ее проявлениях, отвернется от монаха, который вообразил себя мессией.

П ь е р о. Убить его мало.

              Л о р е н ц оУбить его? Как папа будет рад.Но вместе обвинит он нас в злодействе,Как было с заговорщиками, коихЗлодейство оправдав, на город каруНаслал. Не лучше Пацци Савонарола,Он сеет смуту в душах флорентийцев,Борясь за обновленье церкви с папой,Меж тем зовет нас в первые века.Он искренен иль нет, он обречен,Меж двух огней воздевши руки к небу.

(Движением руки приглашает приступить к обсуждению "Битвы кентавров" Микеланджело.)

АКТ  III

Сцена 1

Дворец Медичи. Кабинет Лоренцо. Он полулежит на низком кресле у камина; на письменном столе бронзовые лампы; полки с книгами, греческие рельефы, ларцы с камеями, - уют и уединенная тишина.

Еще один стол, низкий, со стульями. Здесь Полициано, Пико и Фичино.

Л о р е н ц о. Нас остается все меньше и меньше. Раньше мы съезжались за городом, чтобы на приволье вести беседы, совершать продолжительные прогулки и затевать пирушки, - это были наши заседания и труды.

Ф и ч и н о. О, какая была счастливая мысль устроить жизнь по типу Платоновской академии! И осуществить ее вполне, благодаря Козимо и Лоренцо. Когда старый Козимо подстригал свой виноградник на вилле Кареджи, он приглашал меня, еще совсем юного, читать ему из Платона и играть на лире. С этого все и началось. Увы! На одном из таких чтений из Платона Козимо испустил дух.

Л о р е н ц о. В самом деле? Мне бы так.

П о л и ц и а н о. Да, друзья мои! Какое наслаждение испытывал я всякий раз, когда видел, что ты и мой Пико так сходитесь в чувствах и во вкусах, и когда я думал, что я для вас не менее дорог, чем каждый из вас друг другу. Мы составляли одно, работая из всех наших сил в науке, побуждаемые не корыстью, а любовью. Пико предан церковной науке и сражается против семи врагов церкви; более того, он служит посредником между твоим Платоном, который остается всегда твоим Платоном, и Аристотелем, который остается всегда моим Аристотелем. Ты сумел превосходно облечь Платона в латинское платье, а также всех старых платоников, и ты обогатил их обильными комментариями.

Ф и ч и н о. Не без помощи Лоренцо! И это была больше, чем дружба, это была любовь. Скажу больше: мы любили друг друга в Боге и Платоне.

П и к о. А я вот что могу сказать по этому поводу. Человеческая любовь, то есть любовь к чувственной красоте, у некоторых более совершенных людей приводит к тому, что они вспоминают о некоей совершенной красоте, которую их душа уже видела до того, как была погружена в тело; и тогда в них поднимается невероятное желание вновь увидеть ее, и для того, чтобы достичь этой цели, они отступают, насколько только могут, от тела, таким образом, что их душа приобретает свое первоначальное достоинство, сделавшись во всем владычицей тела и ни в чем ему не подчиняясь... Потом от этой любви, возрастая от совершенства к совершенству, человек достигает и такой ступени, что, соединяя свою душу во всем с умной природой и из человека сделавшись ангелом, весь воспламенившись этой ангельской любовью, - как материя, воспламененная огнем и превратившаяся в пламя, возвышается до самой высшей части, - так и он, очистившись от всей грязи земного тела и превратившись благодаря любовной силе в духовное пламя, воспаряя даже до умопостигаемого неба, счастливо успокаивается в руках первого Отца.